Мария Перцова/ Maria Pertsova
ПО НАПРАВЛЕНИЮ К ДРУГУ
Слушать всё «Спросишь ли, зачем фамилий
столько в книге и имен?
Я любитель изобилий
исчезающих времен.»
(Владимир Гандельсман)
РАЗГОВОР
…Говорил мне:
– Не жалей себя,
если выдастся, рискни.
С апельсинами «Валенсия»
сетку рыжую – храни,
пусть буравят тьму гранитную,
oсвещая узкий путь.
Mыши тихой, эбонитовой
постарайся не спугнуть.
А дойдешь, тебе откроется…
Отвечала:
– Поспешу…
Кособокую закройщицу
я про выкройки спрошу.
Эти нити, эти ножницы…
Вечный зингер – на троих,
дело мало-мальски сложное
не заладится без них.
И – туда (какая магия? –
чистой правды образцы!),
где у старого завмага нам
продавали дефицит.
Без наценок. Семгу – каждому,
и для власти – не секрет.
У дверей торчал некрашеный
допотопный табурет.
А на нем завмаг – с медалями
на отглаженном сукне –
любовался то ли далями,
то ли кенаром в окне,
то ль цепочкой кленов кряжистых
в нераспавшемся строю…
Ни о чем не стану спрашивать,
просто рядом постою.
…Бог жилья малометражного
вылепит из темноты
лица нежные и страшные,
как засохшие цветы…
Уведу ли тех, кто вспомнился?
Обретут ли новый кров?
– Унесешь авоську полную
драгоценных лепестков.
Но учти: щеколда третья
на воротах вороных –
иногда не отпереть ее
с той, обратной стороны.
– Вы ж вернулись... И не в рубище.
Книжку надписали мне.
– Можно ль в чем-нибудь, голубушка,
быть уверенным вполне?
* * *
Сестре
Мы боялись гости не придут.
«Не придут гости…»
«Не придут? Ну что ты? Только семь…»
«Бросьте
разговорчики
и марш вытирать стулья»
«Папочка, здесь пыли нет совсем.
Мы ее сдули».
А на кухне в луковом дымке
артобстрел. Жарко.
Там жаркое в черном котелке.
Бесятся шкварки.
Двести шесть хрустящих пирогов
с яблоком, и с мясом.
Молодая зелень всех сортов –
кирсалат, мята.
Стол течет, течет рекой во льду
не найдя устья,
и ладьи с салатом на борту
к берегам жмутся.
Не про нас ледовый карнавал
ряженых бутылок.
Впрочем, втихаря один Байкал
со стола стырим.
Никого не звали, но гуськом,
в тусклом свете…
…Вытирает лысину платком
грузный дядя Петя…
Лестница поет и голосит.
Вместе с нею
напевает – шубка из лисы! –
тетя Неля.
Шубка знала лучший год и вид,
не в порядке.
Что ж, запьется злой латук обид
белым полусладким.
Обратится в пух колючий град.
В светлячков – грозы.
…Грецкие-орехи-шоколад,
мамин торт «Грезы»…
…Тетя Аня, Инна и Ахад…
Я люблю их (это как …ожог!) –
юных и старых.
У меня Катаев и Бажов –
их подарок.
…По ступенькам, вверх идут они.
В руках – астры.
Полагаю, ни один из них
не читал экклезиаста.
ИЗ ГЕРАКЛИТА, ИЛИ ИГРУШЕЧНАЯ БАЛЛАДА
Вечность есть играющее дитя. (Гераклит)
– Пора в кроватку. Сложи игрушки вон в ту коробку. …Потом, за шкапом, найдутся дужки, найдется пробка... Но это позже. Пока – в жилищах огни не тусклы, румяны женщины и луннолицы. Ну, точно – куклы! Одна – поет над горой тетрадок, кармен в севилье. Трррель телефона… Его три дня как установили. Пока – солдатик пьет с офицером перцовку-водку. Катюша-пушeчка вдаль, с прицелом, стреляет ходко. Телепрограмма: блеск с нищетою в гостях у сказки. В углу транзистор, хрипит, настроен на глас не братский. Буксует время на повороте, не отпуская. Одна поет, а в окне напротив летит другая. Другая – моет стекло, на стуле парит, шаманка. Из берегов голубой кастрюли выходит манка… ………………… Остался ль кто-то? По кругу пони бегут, гарцуют… Тот, кто остался – ни зги не помнит, забыл вчистую. …Средь пыли-плюша найдется пробка, найдется пряжка... – А вдруг игрушкам в моей коробке темно и страшно?