Vladimir Gandelsman / Владимир Гандельсман
Смерть языка
1. ОТЪЕЗДНАЯ
Кто в собор,
а сброд гужом
по улице валит,
всполошён город,
рéбя, головы проломны,
хар-ря-ор,
нюбивайся мать,
Ваньке дурь повыбьют, чать,
вой погромный,
ерболызнь,
бей полицию,
хрясь па-лиц-цу,
грабь казёнки,
брейсь и там храбрись, иц-цу,
на войне борись,
нюбивайся мать,
умягчится, чать,
сердце, мать твою, умягчится,
ты целуй, Вань, свою –
вон стоит, семки лузгая,
запевай русскую –
«нашу, Марья, ночевальню
не забуду, целовальню,
солнышко,
в чу́жу дальню,
в чу́жу дальню
еду сторонушку»,
паровоз –
пуш дыч хящ –
пышет, легкие прочищает,
эшелон-мэшеловка,
серая солдатня,
солнце дня
мается,
вдоль вагонов по насыпи
шалава шатается,
паровоз –
фых шиж соп,
тиф сыпной, рассыпной,
упокой, Господи, души усопших,
а кто не усоп и нищ,
тот блажен,
довези, ась,
до деревни «Вши»,
эй, шалава, залазь,
девку лапы лапают,
моргалами лопают,
рты, как западки́,[*] хлопают,
Русь – во! –
палец большой торчком,
а не Русь – во! –
палец ничком,
некрусьвó,[**]
солдасьвó.
2. ДОРОЖНАЯ
Ах, как плачет он: мамашенька,
а еще приплакивает: Машенька, –
только залюбился, а ему: марш, Ванькá,
шашка наголо тебе не шашня ж, энь-ка!
Как с поклоном голос, так просительно
обращается: водички б, хлебушка,
тихо плачет, уменьшительно
называет всё: травинка, небушко.
Разве, речь Ванькá выручит
и собственноручно вынянчит,
а не то наоборот его вычернит,
из людей в нелюди вычеркнет.
На позиции пока не повылезли,
только обозначилась станция,
пить почали враз – кого и вынесли,
а кто сам, тот за манерку, иц-ца!
В страхе злоба копится и копится,
кроют всех кого ни попадя,
оскорбляют барышень, в пойле топятся,
пропади ты жизнь моя в реке-Прóпади.
Речь пыльцой распыляется,
а не то словарём разливается,
и огнём, гневясь, распаляется,
и не ластится, только лается.
3. ЖДУЩАЯ
По полю, как по золе, по золе,
идёт корова издали, издали,
медленно идёт, а после
близко, за ней ночь хоть выколи,
ночь хоть выколи, тенью
за окном кто, не сын ли,
дума в стену упёртая, в стену,
на войне следы его простыли,
а придёт ли по своему следу
обратно, мается мать, слепо
смотрит в глаза лету,
служит молебны, молебны,
свечу ставит одну, другую,
с вечера взгляд впивает
в дорогу, в поле, а то по кругу
ходит возле дома, ветер воет,
а то память как стёртая,
или сидит долго на паперти,
или в бабьем углу как мёртвая,
исслезила все платки, скатерти,
гадает, в каком холоде стынет,
в каком болоте мокнет,
«могет притти, коли не сгинет,
но ведь и не притти могет»,
по полю, как по золе, по полю
ветер гуляет, лицо в пыли,
задохнулась немотными воплями,
думы душу живую выпили.
4. ОКОПНАЯ
Как дырявил металл
землю, кромсал-кривил,
я на четвереньки встал
и по-зверьи выл,
память выбило вон,
только вижу – рука летит,
а за нею стон
из грудной клети,
а во рву глаза лежат,
а в реке башка плывёт,
жди, когда размозжат
сам небесный свод.
День прожить бы, «Отче
наш» лепечу. Как чёрт,
страх припал, жёстче
нет его, кровь не течёт.
А то пасть разеваю
и воплю, а как на курок
нажать, не знаю,
обеспамятел и не смог.
Я как лягу, устал,
хочу грамотным быть,
всё чужую б жизнь читал,
чтоб свою забыть.
А ведь если «горюшко»
не скажу, нежно так,
или «цветик», «зорюшка»,
не засну никак.
5. НОЧНАЯ
Ноги за день намесят
столько топких жиж,
ночью раз десять
прокидываешься и кричишь.
Одного пристрелил,
идёт во сне встречно,
глаза раскрыты сверх сил,
а потом упал навечно.
Вызнать надо, вот и вызнь –
кровью согретая,
это что ж такое жизнь,
если падает и нет ея?
Тоже сон про матушку,
как ей живётся,
и про маруху Машеньку,
знать, с Тимошей шьётся.
Ищут меня мёртвого,
кричу им беззвучно
«жив я, лыса чёртова
смерти сучьей!»
Ищут и по двору, и по дому
мой убитый прах,
как от белого грому,
просыпаюсь в страх.
6. КРЕЩАЛЬНАЯ
То война зверюет людей
всё лютей да лютей,
то не лютня поёт – то труб
трупных зов тупой,
я не скот на убой, не скот я те,
я вернусь (на подъезде я!)
да и в знак возмездия
твоё поместьице
спалю, в межзвездие
глаз пущу пулю, це
революция, революция,
в ряло целю, ярею в лицо,[***]
улиц рёв, гоп-цо-цо,
це за мать-отца,
гоп-ца-ца,
у-цо-цо, у-цо-цо
от кого лужица,
от кого деревцо,
у-ца-ца, у-ца-ца,
припокровь меня, молодца,
раз из саду
при церкви, снарядом
сбитую девы стату́ю
притащил святую
в землянку рядом,
ночью она молитву
шепчет мне в ухо –
ниспослание Духа
Святого, помазывая на битву
то, что у меня под брюхом,
обнял я Деву,
целовал её в грудь,
как грудным молоком она
меня наставляла на путь
правоты закона,
вспаивала всем телом,
я ж ей жизни подлости
клялся выявить
в общем и целом,
целиком и полностью,
и пролился ей
в складки платья, моей
любви, что крестила мя,
благословила мя –
из огня да в пóлымя,
из огня да в пóлымя
вошёл голым я,
те, что были полыми,
люди с волчьими оскалами,
стали гегемонами, скалами,
распни исчадие
ада! – клянут их, но прочно
дело, бо твоё зачатие,
революция, непорочно,
я не скот на убой, не скот я те.
7. ЧАСТУШЕЧНАЯ
Не мычи в слезах, жена,
что твоя бурёнка,
нынче кончилась война,
кутанем, шабрёнка,[****]
мерь свое шитьё-шматьё,
на остатни гроши
покупай еду-питьё,
едет гость хороший,
кто убил антихриста,
тот имеет право,
три егорьевских креста,
командеру слава,
по полям да по лугам,
награбастав денег,
ты, Тимошка, к белякам
убегай, изменник,
шкалики, мерзавчики,
четверти, бутылки,
Ванька главный в Губчека,
подставляй затылки.
8. ПРИВОДНАЯ
Трёхэтажный особняк ЧК
да крысиный подвал,
там рука не дрожит, рука
бьёт врага наповал.
Как на первом этаже ЧК
всё шныряет допрос –
в два испуганных-то зрачка
два впиваются вроде ос.
На втором-то этаже ЧК
всё донос –
буквы с грязного клочка
прыгают под барбосов[*****] нос.
Как на третьем этаже ЧК –
кожа-френч,
из еда́ла там, как из очка,
комендантская фуняет речь.
А фырчат грузовики, от ЧК
отъезжая, везя
то купца, то какого дьячка.
Жить им больше нельзя.
А колючей оберну́т в ЧК
проволокой разом двух-трёх
и где Пропáдь-река
сбросят. То-то. Молóх.
Трёхэтажный особняк ЧК.
Говорит Ванёк: «Ты того
приводи – говорит – языка.
Мы развяжем его».
Образок на груди Глав-ЧК.
«Окорми ми, Дева,
Из тваво, как из стручка,
Свет пальнёт из чрева».
9. КАНЦЕЛЯРСКАЯ
низший слой земляных людей, нет нижéй –
кто от деревни, от политых потом ржей,
из вросших корнями в суглинок,
кто от станка до последних металла пылинок
от рабочих резцов-ножей, –
апостолы октября, сами себе потомки,
в канцелярии проверяют списки, всматриваются в потёмки.
который в красных галифе пощипывает ус:
выявлены как не осознавшие перелома плюс
как имеющие пораженческий пульс,
переходя от слов к делу –
налицо все предпосылки к расстрелу, –
вкупе и влюбе с апостолами стоит, всматривается в потёмки,
закрывает папку, завязывает тесёмки.
10. ЛЮБОВНАЯ
«Ты, Марьюшка, проси прощения,
на коленях проси,
бо носишь в утробе плод согрешения
с врагом, быв с ним в половой связи.
Вы как с Тимофеем слились
по этому делу,
его орган послал буржуазную слизь
твоему таким образом телу».
Марьюшка стала на колени,
с трудом воздух глотая:
«Вот моё последнее моление:
я умирать не хочу, я еще молодая».
Ванёк: «Так! но умей же
Богородицы суду не мешать.
А теперь, унизившись, ты ещё меньше
как оказалося, нужнá дышать.
Тимофей хочет свою жизнь спасти,
спровадив тебя
в чистоту нежизни. Видишь в его горсти
маузер? Струляй, Тимоша, любя.
Как любил, так и струляй, подбеги
поближе, шоб верней попасть,
а потом пойдём под спирт пироги
сунем в пасть».
11. ПРЕДСМЕРТНАЯ
Во поле, во поле
не гулять, беляк, тебе боле, братчик,
в подполе, в подполе –
конокрад, Тимоша, ты иль кабатчик –
в опотевших стенах
ползком доживай время своё, ползком,
кровь в живых венах
запрудя́т тебе, рот забьют песком.
Едина Чистая и Непорочная Дево,
моли спастися душам их.
У кого горло рокотом,
кто охрип –
бьёт как током
дрожь напрошиб.
Тимофей время пробует вспять,
мысль в него уперев,
обратить, хоть на пядь
сдвинуть, вплачь-нараспев.
У кого душа судорогой сведена,
кто твердит,
заикаяся «е-е-ди-ди-на»,
кто смердит.
Едина Чистая и Непорочная Дево,
моли спастися душам их.
На свет божий, божий
ты родился, Тимоша, молоко-булочка
личико было твоё, не рожа,
нынче ж роды наоборот, это буднично,
ты теперь не грудной,
громыхнёт засовом дверь, громыхнёт,
раздевайсь, родной,
да почуй, как холодом-то дохнёт.
12. УГОВОРНАЯ
«Чё, Тимоша, ослаб?
смерть – оно
для мужиков и для баб
ни светло, ни темно,
ни холодно, ни горячо,
чё пужаешься, брось,
тебя не было – и ничо,
не замечал небось,
не спадай с лица,
не замечал тогда, мля,
значится
не заметишь и опосля,
хоть мёд пия,
хоть на дне волоча –
жисть такую, как твоя,
беречь не для ча.
Вот ты есть, например,
а теперь
попробуй не быть
и про неё забыть,
тутака
одна сутолока
и от дыханий воньё,
не дышать-то чище оно,
миг, Тимоша,
и смерть. Знаю, мучит
чижолая тебя ноша,
но пуля добру учит.
Ивангелие не зла,
а коммунизма во главе
нынче угла,
пережди во рве.»
13. ПЛЯСОВАЯ
В пузырёк загнали,
óп-цы, ёп-цы,
рабству –
ни-ни-ни, довольно,
óп-цы, ёп-цы,
на арапа брать,
выхолащиванью – ни, и ни – похабству,
делай жизнь,
керды́к-смерды́к,
свою на -ять,
делай жизнь
свою на -ять.
Арлык-кулдык
эх-да
курлык-мурлык!
Бабья жизнь,
елты́н-белды́н,
спокон скверная,
но теперь,
елты́н-белды́н,
идёт
втя-ги-ва-ни-я кам-па-ни-я все-мер-на-я
девок наших,
у́ра-шму́ра
в красных зорь восход,
девок наших
в красных зорь восход.
Арлык-кулдык
эх-да
курлык-мурлык!
Угнетательскую,
халяши́-мардáш,
времянку –
в корне,
халяши́-мардáш,
снести, на смычку курс,
на рабочего курс и крестьянку,
на ударный труд,
камчáт-тамгачáт,
мотай на ус,
на ударный труд,
мотай на ус.
Арлык-кулдык
эх-да
курлык-мурлык!
Ты прикладывай к земле,
качáк-сучáк
ухо,
слушай, как,
качáк-сучáк
дышится траве,
чтобы неувязок не было в подъёме духа,
чтоб жилось,
ажу́р-тужу́р,
передовой братве,
чтоб жилось
передовой братве.
Арлык-кулдык
эх-да
курлык-мурлык!
Óп-цы, ёп-цы,
Богоматери творцы мы храма,
óп-цы, ёп-цы,
равенству даём добро,
слава тем, кто соотносит жизнь упрямо
с целевым решением,
керды́к-смерды́к,
бюро,
с целевым решением
бюро.
Арлык-кулдык
эх-да
курлык-мурлык!
Сентябрь – октябрь 2021 года
* Западóк – ловушка или дверца ловушки для птиц.↩
** От «некрут» – рекрут.↩
*** Оба словосочетания в этой строке являются анаграммами слова «революция», бессознательно возникшие у автора монолога.↩
**** соседка↩
***** барбос – следователь (арго)↩