Галина Ицкович / Galina Itskovich

Слушать всё

Безопасные воды Брайтонa                           

Океан моей зрелости — это Beach, бич бомжей,
ВИЧ использованных иголок,
Безопасные воды Брайтонa,
Обруч железных перил между досками и песком.
 
Я была лучше и чище, онегин,
До шага в седую колючесть вечернего пляжа,
Но здесь я хотя бы схожу за свою,
Или мне это кажется?
По настилу течет моча, орудие пролетариата,
Настигая кроссовки,
Сплетая потоки.
 
Безопасность на водах – заплыть подальше
От себя,
От того, что зовут душой
Или духом
Предпринимательства…
Бедный йорик
Или гарик
Обгладывается альбатросом,
Птица чавкает,
С черепа рвет ошметки.
Торопясь, раздеваюсь рядом,
Присыпаю песочком шмутки.
Преодолевая страх захлебнуться страхом,
Вступаешь в новую стадию отношений с водой.
Мой ленивый кроль – просто белый кролик,
В спешке гребущий практически по-собачьи
Прочь из голландского кружева пены,
Пряча усики, ушки, лапки от гуляющих по променаду,
Где одетый голого не разумеет.
Пока не всосал тебя Брайтон в одну из прибрежных воронок,
Вплывай под распяленный циркуль надземки,
Где зловещим мисспеллингом, чуть не ругательством,
Реет реклама “Brighton your smile”,
Выплывай на горячий распаренный воздух
Поздней улицы Икс,
Темной алгебры улиц,
Алфавита сквозных авеню.

Орудие пролетариата течет по ступеням.
                                            (Лето 2020)

 
* * *                                                                       

Бог ремонта всегда говорит с акцентом.
Темноликий, за облаком штукатурки
Он парит на стремянки своей котурнах;
Снизошел в разорение кабинета
И взирает на груду макулатуры -
Книг из мертвой страны, из ушедшего века, -
Осуждая ее, ворошимую ветром.

Он расскажет, как правильно жить и строить,
Как стене придать современный облик.
То, что времени бог у меня не отнял,
Бог ремонта легко унесет с собою:
Подгоняет прицеп и везет на свалку
Мусор прошлого - право, его не жалко.

Я привязана слишком к тому, что не нужно,
Я смеюсь невпопад и реву о неглавном.
Он тут все обустроит, и станет славно.
Для него это - миссия, а не служба:
Утолит печаль от потери мелкой, 
В бывшей детской наложит бинты побелки.

Перейдя Рубикон, посмотрю налево
И направо, и - в будущее беспечно!
А не то замурует - останусь вечно
Нестареющим, горестным горельефом.

Самый крепкий раствор, как его ни меси ты,
Не сравнить с эффективным мечом Немезиды.

Видение невыжившиx                                  

Нерожденные дети, пакеты упругие,
запеленатые по старинке, настоянные на молоке, -
фараоновы тихие струги
на материнской реке.

Это бывает – досрочно от бремени.
Но, телом отторгнуты, душой заброшены,
нерожденные дети посещают время от времени,
плохо проявленные негативы прошлого.

Их ночным визитам не радуюсь:
вереницей сквозь сны  караван-самотек,
отдаленное счастье, не доставленное по адресу,
с голубым румянцем прозрачных щек.
Задираешь голову из своих потемок,
а вверху поджидает парад теней:
пасьянсом разложены на небесной клеенке
лица нетребовательных, нежноголовых  детей,
выкидышей, не заслуживших внимания,
непризнанных, о которых не пишут.
Кто построил им дом на пороге сознания,
что за вечность им варит каши?
Накапливают капли воспоминаний
с года, не ставшего годом рождения,
избежав конфликтов, непонимания,
освобожденные от движения -
нерожденные дети, пакеты упругие,
запеленатые по старинке, настоянные на молоке,
фараоновы тихие струги
на материнской реке. 
 

Быть бабочкой                                                     

Ну, зачем тебе - бабочкой, зачем тебе бабочкой, слушай?
Крокодилицей, черепахой
В древнем твердом покрове, пыльной змейкою – лучше:
Над землей не паря, им на землю не падать
(Ты ведь не сердишься, что я все о смерти, о крахе?).

Но, выбирая недолговечность и слабость,
Ты беспечно развеиваешь мои страхи.
Тщательно складываешь
В крапках с сердечками синий бархат
Крыльев, перевитый лентами модными,
Не беспокоясь о краткости дня, не завидуя жужелицам и ящеркам,
И глаза твои вспыхивают геодами
При виде чего-нибудь столь же прекрасного и преходящего,
Как твой миг, твой мир. Ты влетаешь в клиничку, торопясь
Под стеклянное небо часов песочных.
Здесь спасают женщин, бабочек не храня.
Это, конечно же, тебя точит.
Но еженедельный кокон капельниц держит и нежит,
Пока в тебя просачивается субстанция,
Убивающая бабочек-однодневок,
Любительниц воздушных танцев.

"Я - бабочка", - ты говоришь в забытьи, -
Я же помню, я – бабочка".
Склянки, датчики, баночки.
Лаборанткины пальцы в пыльце, но никакие
Пассы не переделают однодневность, не спасут безмятежность.
На четыре назначена бабочкам химиотерапия,
А потом наступает черед нелетающих женщин.

* * *                                                 

Пока я наблюдаю птиц, они обсуждают меня:
не летает,
редко ныряет в лужи,
глазищи размером с голову сойки,
неповоротлива, не голодна.
Нелегко различать их:
сколько уходит времени,
чтобы одну от другой
или одного от другого,
чтоб узнавать поворот головы.
Я беру только звуки,
их горловые звуки,
воссоздаю язык
клекот за клекотом,
крик за криком.
Я теперь одна из них,
мне они не чужие.
Еще немного, и взлечу над остывшим лесом.