Мартин Мелодьев/ Martin Melodiev

Слушать всё

К Верблюду                                                                             

Деревьев растопыренные тени,
и есть о чем подумать, не скучая,
когда сидишь на патио потея,
за чашкой допиваемого чая.

О Слуцком размышляешь и о Брехте,
таких по-европейски суховатых.
Уехать  бы!, в малиновой «беретте»,
из этих мест кишечно-полосатых.

Мысль скачет от припева «Вейся, пейса!»
до «На коньках по озеру скользя...».
...Вдруг женщина так часто — поэтесса,
поскольку ей поэтом быть нельзя?

На Миссисипи щелкают коробья
хлопчатника, а где-то чешут лен...
И тут и там, которые с умом —
предпочитали из простонародья
любовниц брать... Луны полночный челн
висит, как телефон, не отвечая,
над городом... Да мало ли о чем
задумаешься вдруг над чашкой чая.

Мой милый друг. Единственный мой друг!
Ты знаешь ли, сколь узок этот круг?

Фешин                                                   

Не имея пристрастия к теремам,
жить здесь можно — пусть и не как в раю.
…Мастер Фешин по тем же ходил холмам,
на которых и я стою.

Ту же зону Залива обозревал,
то же небо. Ну разве чуть голубей.
…На его натюрмортах лежит Урал,
фрукты светят, как стадо цветных камней.

Быть эстетом опасно, и неспроста
над художниками Дамоклов нож…
Вдоль пролёта ржавеющего моста
перекатываясь, клубится туман, как ёж.

Здешний климат помог ему, но не спас.
Отлетая на север, душа, как лист
побледнев, прошептала: «In God we trust.»
…И вдали засмеялись: «Ну ты артист!»

Не отыщешь в музеях сухую трость.
Не тряхнёшь, как термометр, сухую кисть.
И грачи не обрушат сухую грусть,
потому что грачи не бывают здесь.

Но вздохнёт любознательный ротозей:
(в Калифорнии птица такая есть)
«Мастер Фешин, художник цветных камней,
призрак сих виноградных мест».

* * *                                                                

Черна рубашка, серебриста вышивка.
Ты приглядись: на ней снежинка вышита,
и человек, объехавший весь свет,
читает в сотый раз, а может, в тысячный:
«Над Бабьим Яром памятников нет».

Я дочку в детский сад возил на саночках,
в их группе было несколько Оксаночек,
а Сонечкой была она одна.
И, может быть, уехавшая вовремя,
следя, как зал охватывает молния,
запомнит этот вечер и она.

Прапрадед мой, раввин всея Подолии,
Волыни и Галиции — не более,
но как бы и не менее того —
убит посмертно и лежит, закопанный
в Яру. Другой в Манчжурии под сопками.
Об остальных не знаю ничего.

Трудись, душа! Работай и не сравнивай.
Беспроволочно небо над Испанией,
и человек, объехавший весь свет,
отыскивая рифму к слову «вешалка» —
читает нам, американка-беженка.
«Над Бабьим Яром памятников нет»… 

* * *                                                    

На тумбочках, торчащих у кроватей,
Гнилушки-безделушки вразнобой...
Аквариумы старых фотографий,
Поросшие асфальтовой водой;
Картофельная всхолмленность бегоний
На кухонном столе, сухой букет — 
И все, чему положено быть в доме,
И все, чего, похоже, в доме нет.