Стихи Михаила Юдовского в исполнении Майи и Александра Голдобиных /

Poems of Michail Youdovsky performed by duet of Maya and Alexander Goldobins.

Music by Maya and Alexander Goldobins.

Автор дал журналу разрешение на публикацию текстов, но не предоставил авторскую звуковую дорожку. К счастью, прекрасный американский дуэт Голдобиных имеет своё оригинальное музыкальное прочтение его стихов. Вот послушайте Юдовского в замечательном исполнении современных бардов Майи и Саши Голдобиных.

                                                     ПАСМУРНЫЙ ВЗОР

Слушать всё

ВОРМС                                                           

Вечер. Река.
Мост в небеса
Выгнут дугою.
Вяжет тоска
Птиц голоса
В нить над рекою.

Чуть потупя 
Пасмурный взор,
Благоговейно,
Пишет себя
Древний собор
В зеркале Рейна.

Месяц сидит
В небе, как тать,
Желтый от скуки.
Сына глядит
Вечная мать
Вечные муки.

Сквозь образа,
Словно во тьму,
Взором пречистым
Смотрит в глаза
То ли Ему,
То ли туристам.

Будто укор
В Божьем лице
Вытесан в камень,
Хмурый собор
В тесном кольце
Видеокамер.

Вечер. Река.
Мост в небеса
Целится башней.
Так черепа
Тянутся за
Былью вчерашней.

Точат века
Скудную твердь,
Панцырь лангуста.
В прошлом - тоска.
В будущем - смерть.
В нынешнем - пусто.

Спит божество.
Фаро авто
Грустно мигает.
Только кого,
Только за что
Здесь не сжигают -

Бунт, колдовство,
Ересь, пожар,
Воинство лисье…
Мне же всего
Более жаль
Падшие листья.

С гора седым
Ветром несом 
В мрак темно-синий,
Лиственный дым
Сколь невесом,
Сколь и невинен.

Гимн пропоют
Аутодафе.
Неторопливо
Бюргеры пьют
В темных кафе
Светлое пиво.

Адским огнём 
В копоть палят
Флиппер лунки.
Может быть в нем
Спрятали клад
Свой небелунги?

Выжато днесь
В бочке вино
Варварской кистью.
Золото здесь -
Просто оно
Спрятано в листья.

В липких руках
Птица дрожит,
Скована страхом.
Ешьте свой прах!
Осень кружит
Золото с прахом.

Что будем пить,
Ром-с ил и бром-с?
Может, в портвейне
Будем топить
Старенький Вормс,
Если не в Рейне?

Вечер. Река.
Мост в небеса
Лампы щетинит.
Бог с высока
Плюнет в глаза,
Но не покинет.

Стали низки
Своды капелл 
В горести лютой.
Это с тоски
Позеленел
Бронзовый Лютер.

Все это миф,
Будто острог
Время - пространство.
Что ему мир,
Что ему Бог,
Что лютеранство?

Бог сохранит,
Миру вернув,
Будду и бронзу,
В серый гранит
Их обернув
Или же в бронзу.

Горько руке,
Заноет спина
В зверском металле.
Только реке
Вечность дана.
Впрочем - едва ли.

Лирики врут -
Будь это Рейн,
Будь Вольта-муттер -
Равно умрут
Tropfen und Stein.
Радуйся, Лютер!

Город твой пьян -
Гной головы
Бродит в народе.
Для англичан
«Черви», увы,
«Вормс» в переводе.

Станешь в душе
Трескает дерьмо
Жизни постылой,
Если уже
Имя само 
Пахнет могилой.

Сумрак кропит
Свет фонарей
Златом сусальным.
Город храпит
Возле дверей
Уркой вокзальной.

Вечер. Река.
Мост в небеса
Взгорблен веками.
Это тоска.
Это коса
Ищет свой камень.

ПРЕКРАСНЫЙ ИОСИФ                                 

Прекрасный Иосиф гуляет по берегу Нила,
подзывает свистом к себе крокодила,
приветствует, кусок верблюжьей ноги ему бросив.
Крокодил говорит: «Спасибо, Иосиф».

Иосиф возвращается во дворец фараона.
На крыше дворца петух и ворона
символизируют тучные и тощие годы,
беседуют о милостях природы и превратностях погоды.

Фараон сидит в зале на роскошном троне 
(это всё, что нам известно о фараоне). 
Вопрошает, не найдя иного занятья: 
«Как семья, Иосиф? Как отец и братья?.. 

Говорят, что Земля – это шар. А, по-моему, параллелепипед... 
...отчего б не позвать их сюда, в Египет?.. 
...вроде моего дворца – ибо камни и брёвна 
следует класть не округло, а ровно».

Иосиф пишет: «Отец мой и братья, бросьте 
все дела – фараон приглашает вас в гости. 
Между прочим, евреев любят в Египте больше, 
чем в Ханаане, в Индии и даже в Польше».

Отправив письмо из египетского предела, 
Иосиф думает: «Вот я и сделал дурное дело. 
Послушав родича-афериста, 
евреи застрянут здесь лет на триста, 

а то и более, на чужбине паша и сея, 
пока не дождутся какого-нибудь Моисея. 
Что поделать – природу свою не раздвоишь. 
Поживешь с египтянами – по-египетски взвоешь». 

Иосиф бредёт к берегу Нила, 
подзывает свистом к себе крокодила, 
говорит: «Извини, мой зелёный друже, 
что пришёл к тебе без ноги верблюжьей. 

Но скажи мне – как рептилия человеку: 
если б меня бросили в реку, 
ты сожрал бы Иосифа, бесчувственно и животно?» 
Крокодил подумал и ответил: «Охотно».

РЫБЫ                                                           

Мы с тобой, наверное, могли бы,
словно две отловленные рыбы,
вспоминать за створами дверей
о летучих рыбах фонарей.

Промелькнув светящеюся вестью,
рыбы превращаются в созвездья,
над воздушной пеной облаков
шевеля лучами плавников.

Мы с тобой, наверное, могли бы
повторить красивые изгибы
в поднебесье плавающих рыб –
мы с тобой, наверное, могли б…

Мы стоим, любуясь огоньками,
и, подобно рыбам, плавниками
ветер занавеску на окне
шевелит бессмысленно во сне.

Наши мысли стали беспечальней,
наши души стали заодно,
словно между космосом и спальней
пролегает путь через окно.

ШАГАЛ                                                        

Ты говорила мне, будто летала над Витебском,	
Будто бы город казался не больше, чем вытиском
С нежно любимого мной и тобой полотна –
С хатами, церковью, скрытыми дымкой предместьями.
Я тебя спрашивал: «Разве летали не вместе мы?»
Ты отвечала мне: «Нет, я летала одна».

«Где же был я?» «Я не знаю. Но там тебя не было».
«Я понимаю. Ошибся, наверное, небом я
И залетел не туда». «И, похоже, не с той», –
Ты отвечала с какой-то насмешливой горечью.
«Ты, очевидно, готова считать меня сволочью?»
«Я, очевидно, считаю тебя пустотой».

Радость моя, прекратим бесполезные споры мы –
Мы заблудились с тобою по разные стороны.
Сбиться с пути в сновиденьях моих и твоих
Проще простого. Когда-нибудь горечь уляжется,
Время покатится дальше под горку. Но, кажется,
Больше не снятся нам общие сны на двоих.

Я в сновиденьях твоих стал изгоем и выкрестом,
Я не летаю с тобою по небу над Витебском,
Мне не под силу начало по новой начать.
Всё-таки чем-то большое разнится от малого,
Всё-таки богово – Богу, Шагалу – шагалово...
«Что ты молчишь?» «Потому что мне легче молчать».

Я ухожу за холстом, за кистями и красками,
Зная, что должен мазками расправиться с масками,
Чтобы не сделалась домом родным западня.
Я затеваю заведомо что-то нелепое.
Хочешь – гляди, как пишу незнакомое небо я,
Там, где не будет тебя. И не будет меня.