Александр Амчиславский / Alexander Amchislavsky
* * *
Как пел ты, чужак, будто сверху на землю глядел,
раздаривал небо на бедность, паря над дорогой,
но что нам твой бисер, ты, главное, землю не трогай,
а небо ты выдумал, нет его, птенчик, нигде.
Не с лёгкой руки мы печальные песни поём,
хороним друзей, понимая, что дело за малым,
но звонким обманом не тешим, не кличем, не маним,
и ты, легконогий, не знаешь, что будет потом –
никто не вернётся, посмертные тряпки сорвав,
не выпустит веером карты обителей новых,
земля равнодушно берёт и святых, и виновных,
и холодно с верой твоей в одиноких церквах,
чьи камни когда-то служили привычным богам,
и жертвенной кровью, кусками горелого мяса
взывалась победа над каждым, и мир набухал,
как клещ на собаке, и рос, и никак не менялся.
Ты был бы тогда, тонкошеий, прибит на столбе
и, руки раскинув, едва ли б на небо вознёсся,
но боги ослабли, и страшно, что время – тебе,
и страшно вдвойне, что уйдя, никогда не вернёшься.
* * *
Не мучайся, кудрявый, ни к чему,
ведь это, право, стыд и труд напрасный,
Господь распределяет кровь и краски
когда и как захочется ему.
Ну что тебе нелепая игра —
неведомое слово гнать по следу,
куда милее радужность костра,
щадящая слепых к большому свету,
не требует признаний, как в плену,
излечивает мелкие недуги —
сиди себе, поглядывай на угли,
всегда с луной рифмуя глубину,
цепляй печаль игрушечным смычком,
дотягивай, что древние сказали,
подхрапывай с открытыми глазами
и долго проповедуй ни о чем.
Зачем же нынче жалуешься мне,
что радужными красками не хочет
ни кровь алеть на розовом коне,
ни сердце надрывать полночный кочет,
зачем стоишь монеткой на ребре,
оторопелый, вытянутый в струнку,
и нищенски протягиваешь руку,
мечтая о другом поводыре?
Ты знаешь, мальчик, я не то, чтоб зол,
но родины другой тебе не выдам,
и мир иной останется невидим,
как сон сегодняшний, который только сон.
Новогоднее
Всех новостей – что поменялась дата,
грузовичок, утопленный в метели,
сменён на новый, и опять куда-то
ползём ли, едем, душу пряча в теле,
качаемся, летим над занесённым
пространством, бывшим новыми годами,
и добровольно ни о чём не помним,
что сдуру в новогодьях загадали,
надеемся ? О да, но еле слышно
себе самим, не вслух, ни даже втуне
не признаёмся, почему не вышло
бессмертия, и всё равно пируем,
уже не горячась, не обещая,
шампанское искрит, глаза не щиплет,
душа, не замечая обнищанья,
хоронится в подарках и пожитках,
торопит за восторгами в поездки
и вопрошаний пошлого занудства
бежит, из года в год теряя в весе,
и для бессмертья некогда проснуться.
* * *
И.О.
Рассказывай мне, девочка, про всё,
развязывай, руби узлы мирские,
так ветрено легки и так близки мы,
что, видно, наше яблоко рассёк
случайный дух и походя объел
до сердцевины обе половинки,
и мы с тобой на крохотной тропинке
столкнулись, поздние, от дел устав и тел,
уже всё можно, благо, не томит
ни жар ушедший, ни грядущий холод,
наш голод друг по другу чист и долог,
дымится поле к вечеру, а мы
с лесной опушки смотрим на закат,
на это, к счастью, пройденное поле,
как трудно выйти из родной неволи
и с муками к свободе привыкать,
когда невосполнимы голоса,
и клавиш разнополые полоски
родные воскрешают отголоски
и чем-то мокрым водят по глазам,
рассказывай, пускай звучат шаги
от слова к делу и от дела к слову,
как ты гуляла по небу земному
и вечно выходила за флажки,
я был бы там – и тоже посягнул
на переходе отзвука в безмолвье
шагнуть к тебе и на летящем слове
поймал и не оставил бы одну.