Борис Фабрикант / Boris Fabrikant

"из ЕВРЕЙСКОЙ КНИГИ"

 
* * *                                                  

Еврею главное веселье — погрустить
и в стену плача упереться лбом,
и, помня Бога, думать о былом,
еврей о будущем не помнит. Чья вина,
что на пути еврея всюду ждёт стена,
и яма плача сорванной землёй, 
как содранною кожей,
покрыть не может детской плоти божьей.
Как спрятать их надёжней, наконец?
Хотя бы в дыме, вот они плывут,
и скрыты очертания телец,
и над землёй летают, навсегда
там, где дожди и прочая вода,
как будто небо это детский пруд.
Омытые от дыма не видны,
прозрачные, взлететь не могут выше,
пока все не отмолены, мы дышим,
мы дышим ими, стоя у стены


ИСХОД      

Заблудился мальчишка, 
свобода нелёгкая ссуда.
Шёл со всеми оттуда. 
Шаг в сторону, в сторону, ведь
там рождённая только что 
бабочка вверх из-под спуда
всё пыталась, пыталась взлететь.
Непросохшие крылья слипались, 
как пластырь, слипались.
Не оставь её, Пастырь! 
Она всё качалась слепая.
Мёрзла бабочка, дымка 
уснувшее солнце скрывала,
разноцветный клочок 
неизвестного нам одеяла.
Как упала, взлетела 
и, будто спасаясь от пули,
полетела зигзагом 
на лёгких воздушных ходулях.
За спиною защёлкнулось 
море под небом пустым.
Мальчик молвил: 
«Будь славен, о Боже, будь славен, о Боже!» 
и за бабочкой вышел к своим. 
Ну, а пуля и дым, ну, а пуля и дым
уже позже догнали его, уже позже
 

РИГА (Осень 1941)

В таких местах душа не покидает плоть.
Не ведаем мы, как она стремится 
С убитым телом заново сраститься
И, как портной, булавкою сколоть.

Здесь жили по закону, вере, в мире.
Добротный мир людей мастеровых.
Их убивали, как мишени в тире.
И видели потом среди живых,

Таких же мёртвых, в гетто за оградой,
С закончившейся жизнью за спиной.
Осенней ночью, остывая, падал
Подбитый влёт воздушный шар земной.

Там в Румбуле, в лесу, вблизи путей,
В огромной яме посреди субботы
На трупов ряд мостили ряд детей
И называли этот способ — шпроты.

Ища приют у черепичных крыш,
В домах сожжённых жизнь свою оставишь.
В Большой Хоральной посреди пожарищ
Читает ребе по себе кадиш.

Когда темнело за углом на Сколас,
И ветер с моря запевал до срыва,
Забыв слова, срывался детский голос
И повторял: я Роза! Нюся! Рива!

В разбитых окнах дышит мгла сырая,
А дверь мертва и на петле висит.
И голос: помнишь, Мотя? Это Рая!
И ветер: помню, знаю, что убит!

Здесь свой расчёт у времени, на вечность
Стоит будильник на краю стола,
Душа, хромая, поднимает плечи,
Ладошки тянет в поисках тепла

ЕВРЕЙСКОЕ КЛАДБИЩЕ                                                     

Под землёю уже никого не найти,
Ни убитых, ни выживших, крытых кладбищем.
Эти камни, как парус, плывут, по пути
Задевая бараки расколотым днищем.

А под ними тропинки бывалых червей,
Там подземная жизнь с неживыми костями.
И окончивший дело усталый еврей,
Остаётся лежать, потолкавшись локтями.

Пепел въелся в культурные наши слои,
Рвами порвано нежное тело земное.
Все колена израилевы и мои
Преклоняем у зева печного зноя

* * *                                     

Боже мой
и Властитель
Ты друг мне 
ты облако где моя память
я же прах пред Тобою
слежавшийся в малый комок
и какую бы жизнь я ни прожил
с любою
Ты накажешь меня
но оставишь открытым замок
не оставь меня Бог
я частица Твоя и навеки
проходя через жизнь
покидая её и любя
я лишь прах пред Тобой 
я ресница на веке
но не будь меня здесь
может не было б даже Тебя