Алйна Жукова / Alena Joukova

                                        Сказка о перекрестке

                                                                             

Ничего особенного в этом перекрестке не было. Даже если с высоты птичьего полета посмотреть —обычный такой перекресток, хоть и возникший на пересечении двух самых больших и значительных улиц города. На одном углу бензоколонка, на другом — школа, на третьем — банк, а на четвертом — маленькие магазинчики, химчистка и сапожная мастерская. Бывают другие перекрестки, где по углам расставлены театры, соборы, рестораны. Над ними, расцвеченными огнями и наполненными чудными звуками и запахами, кружат подолгу птицы, щебеча и воспаряя к небесам  в своих затейливых птичьих танцах. А над таким, как этот, они пролетают, не задерживаясь. И тем не менее однажды в промозглый февральский  день именно над этим скучным перекрестком зависло в небе серебристое облачко. Вряд ли кто-то смог разглядеть его легкую тень среди тяжелых сизых туч, посыпающих землю ледяными колючками. Да и кому охота в такую погоду поднимать глаза к небу? Поэтому никто, кроме недовольно 
каркнувшей вороны, так и не увидел, как на долю секунды вдруг вспыхнуло солнце и превратило маленькое облако в гигантское белоснежное крыло, но, возможно, это только так показалось.

На том углу, где сгрудились дешевые магазинчики, стояла и сапожная мастерская. Старожилы могли бы подтвердить, что, сколько существовал сам перекресток, столько и была тут будка сапожника. Раньше будка, теперь — красивый павильон с тонированным стеклом во всю стену, на котором под позолоченным сапогом красовалась надпись: «Бенцион и сыновья». Внутри павильона в тот самый момент, когда на небе происходило непонятное явление, находился мужчина лет тридцати пяти, который был единственным праправнуком Бенциона. После всех войн, погромов и переселений из семи 
сыновей Бенциона выжили сначала три, потом из этих трех — один. Этот один родил четверых, но из них тоже уцелел всего один. У последнего родилась дочка, которая так и не вышла замуж, но родила мальчика, и его назвали Вениамин.

Вениамин продолжил и развил дело, начатое прадедом, но женой и детьми так и не обзавелся, потому что уже давно был влюблен в женщину, которая об этом и понятия не имела. Почему так? Сложно сказать. Во-первых, он считал, что она для него слишком красива. Как в той басне: она — тонкая легкая Стрекоза, а он — тяжелый приземистый Муравей. Стрекоза — не значит вертихвостка. Вот уже пятый год она работает в соседнем банке, а Муравей каждое утро приникает к стеклянной стене своей мастерской, чтобы посмотреть, как Стрекоза выпрыгивает из автобуса и на высоких каблучках, едва 
касаясь земли, летит через дорогу по направлению к банку. Он знает, что ее зовут Юлия — об этом гласит бейджик на ее груди, еще он знает размер ее ноги и много всяких подробностей. Про размер ноги — это не потому, что она к нему заходила и что-нибудь чинила. Нет. Эта девушка скорее купит новую пару, чем будет чинить старье. Он догадывался, что те туфельки и сапожки, в которые обуты ее красивые ножки, ей не по карману, но тот, кто дважды в неделю паркует свой «Порш» у химчистки, поджидая Стрекозу, и захлопывает за ней дверцу, как ловушку, должно быть, не скупится на подарки.

Она ни разу за пять лет не зашла в мастерскую к Вениамину, а он мечтал об этом каждый день. Поначалу, когда открыли отделение банка, он даже не сомневался, что Стрекоза вскоре прилетит со сбитыми подметками и разболтавшимися застежками. Так не бывает, чтобы ничего не ломалось и не требовало ремонта. Но время шло, и Вениамин понял, что на этом перекрестке их улицы не пересекутся. Через год он открыл счет в новом банке и заходил туда каждую неделю. Стоя в очереди, старался в упор не смотреть на кассира по имени Юлия. А когда подходил к ее окошечку, то неизменно терял дар речи. Она 
поднимала глаза, но, казалось, не видела его, дежурно улыбалась и дежурно желала хорошего дня. Он возвращался к себе в мастерскую и вынимал кованый сундучок. Там лежал его секрет. Этот секрет он смастерил собственными руками по старым сапожным выкройкам, доставшимся от прадеда Бенциона. Два удивительных обстоятельства сложились в одно, и всякий раз, вынимая пару изящных туфелек-лодочек цвета темного шоколада, он вспоминал, как это было. В тот день улица с ночи покрылась глубоким мокрым снегом. На этот раз Стрекоза не взлетела, быстро увязнув в снегу, 
она сменила траекторию. И прошла так близко от Вениамина, как всегда, стоявшего за стеклом, что у него заколотилось сердце и ему захотелось убежать, но ноги будто приросли к полу. Прошла, не повернув головы, а на снегу остались четкие следы. Он выбежал на улицу и так, чтобы никто не заметил, снял мерку. Как самую большую драгоценность, держал потом в руках слепок ее ступни, сделанный по снежному следу.

Так случилось, что вскоре в мастерской протек котел отопления и пришлось провести небольшие ремонтные работы. Сняли пол, открыли подвал, а там нашли сундучок, обмазанный воском и укутанный в брезент. Ребята решили, что это клад, вскрыли и огорчились, зато Вениамин был счастлив, как дитя. В сундуке были образцы кожи, фурнитура, гвоздики, выкройки, краски и нитки — словом, сапожный скарб. Сундучок явно принадлежал 
самому Бенциону, поскольку на образцах стояли год и месяц. Все отлично сохранилось самым невероятным образом. На дне сундука лежала коробка с письмами Бенциона к девушке Мане Ясулович, которая стала его женой и прапрабабушкой Вениамина. В одном из писем жених интересовался, нравится ли невесте тот фасон и цвет ботинок, которые она получила. Там же он оправдывался, что, к сожалению, тот цвет кожи, который она 
заказывала, а именно «кофе с молоком», он достать не смог и поэтому решил, что «темный шоколад» — в самый раз для нашего климата.

В этот же вечер Вениамин задумал сшить туфельки по Стрекозиному слепку, взяв кожу и гвоздики из сундучка. Он не знал, для чего он это делает и сможет ли подарить их ей, но так далеко он и не загадывал. Взял мягкую кожу и острые гвоздики и каждым ударом молоточка вбивал в эти туфельки слова любви. Эти слова были впечатаны позолоченными шляпками в подошвы и в каблучки, нанизаны на шнурочки и застежки. Когда 
работа была закончена, Вениамин сам удивился, до чего невесомыми казались эти туфельки. Так бы и лежали они в сундучке, дав следующим поколениям повод судачить о странностях деда Вениамина и о его таинственной страсти, но тут случилось то, что многие приняли за погодное явление. Вениамин собирался рассмотреть, что происходит на небе, но в этот момент Стрекоза выпрыгнула из автобуса, и он уже не мог 
оторвать от нее глаз. Как хороша она была сегодня! Капюшон слетел с золотистых волос, рассыпанных по плечам, пальто распахнулось, открыв новые сапоги цвета «кофе с молоком». Она прошла совсем немного, как вдруг нога подвернулась на отколовшемся каблуке. Ее взгляд остановился на вывеске сапожной мастерской. Она сменила направление и с трудом доковыляла до потрясенного Вениамина. Посетителей не было. 
Только она стояла перед ним, как балерина, на одной ноге и протягивала изуродованный сапог.

— Вы можете это починить? Мне нужно сегодня к шести. Я тут работаю недалеко, в банке. Зайду в конце рабочего дня. У вас нет каких-нибудь тапочек? Простите, сейчас позвоню подруге...

Вениамин остановил ее:

— Подождите, примерьте вот это.

Темно-шоколадные лодочки стояли у ног Стрекозы. Вениамин осторожно, как хрустальную, поднес туфельку к худенькой ступне. Борясь с дрожью в руках, надел, и она, как перчатка, мягко обхватила Юлину ножку. Юля вздрогнула и посмотрела на Вениамина:
 
— Простите, я вас не сразу узнала. Вы – наш клиент. Вы обычно приходите к нам по четвергам. Эти туфли мне как раз впору. Они такие красивые! Жаль, что еще зима. А они продаются? Нет? Как жаль! А где такие можно купить? Вы сделали сами? Невероятно! Разве человек может сам сделать туфли? Ой, извините, я такую ерунду несу! Вы не подумайте, что я из тех барышень, которые не знают, как повидло попадает в конфеты, это я только сверху блондинка...

Стрекоза смеялась заливисто и звонко. Она встала, прошлась, потом покружилась.

— Послушайте, вас как зовут? Вениамин? Да, да... редкое имя, я на работе обратила внимание... Вениамин, это невероятно, но мне кажется, что я сейчас взлечу. Такая легкость в ногах! Я ведь больше всего на свете люблю танцевать. Вот и сегодня пойду в клуб.

Она вдруг погрустнела, а Вениамин поспешил ее успокоить:

— Я с радостью подарю вам эти туфли.

Стрекоза поблагодарила, но ответила, что не может принять такой дорогой подарок, однако если цена будет подходящая, она их купит. Вениамин опустил голову и буркнул под нос, что туфельки не продаются. Сказка заканчивалась. Юлия уходила, пообещав, что зайдет за сапогами около шести, а пока, если сапожник так настаивает, она с удовольствием наденет шоколадную пару. Вениамин видел, как она вприпрыжку перебежала скользкую мостовую и скрылась за дверями банка.

Сломанный каблук лежал возле сапога. Вениамин понял, что ему до тошноты противно это чинить и мутит от мысли, что она в этих сапогах поедет в клуб, а потом скинет их с ног, перед тем как улечься в постель с хозяином «Порша». Но что он мог сделать? Можно, конечно, скрепить таким образом, чтобы через часок-другой каблук опять отвалился. Но что она подумает тогда о нем? Халтурщик! Безрукий халтурщик! 
И уж точно больше никогда не зайдет.

В то время как Вениамин терзался дилеммой ревности и профессиональной чести, с Юлией начали происходить странные вещи. Стоя и сидя по многу часов за банковской стойкой, она хорошо знала, что такое усталость, когда думаешь только о том, чтобы вытянуть ноги. А туфельки Вениамина отрывали ее от земли. Она не чувствовала тяжести, а самое важное — тяжесть ушла из души. Ведь Юленька никому не рассказывала, 
как давно у нее нет сил сбросить с себя груз вялотекущего романа. Когда-то она ждала и надеялась, что, посадив ее в свой «Порш», он скажет: «Поехали! Я теперь с тобой навсегда. Я сделал выбор, и этот выбор — ты!» Чем дольше длились их отношения, тем меньше было самих отношений. Уже никто не говорил о любви, разве что упрекая. На календаре был День всех влюбленных, а на душе — февраль, серая муть и ледяной дождь. 
Юлия еще раз глянула на шоколадные туфельки и готова была поклясться, что они греют не хуже сапог. 

Сквозняки от постоянно открывающейся и закрывающейся входной двери гуляли по ногам, но сегодня она их не чувствовала. А вот тепло — да. И еще она все время думала про Вениамина. Когда он надевал на нее туфельки, по телу прошла теплая волна удовольствия. «Он не просто так сидел у моих ног и преданно смотрел снизу вверх, — подумала Юля. — Кого это напомнило? Точно — собаку! Большого, лохматого пса. Глаза как угли, 
волосы черные. Знойный мужик. Видно, что добрый и сильный. Нет, правда, так еще никто ко мне не прикасался! Чуткие пальцы, аж дрожь пробивает... Господи, совсем с ума сошла! Он же тут торчит уже лет пять со своей мастерской, а мне и в голову не приходило! Это, дорогая моя, от безысходности. Надо же — туфельки сам сделал, как для меня. А как размер узнал? Совпадение...»

В половине шестого Юлия отворила дверь сапожной мастерской. У стойки стояли две женщины и забирали заказы. Вениамин, увидев Юлю, споткнулся и встал, забыв, зачем шел. Дамы уходили, а Вениамин так и стоял, окаменев. 
Юля улыбнулась и произнесла невероятные слова. Невероятные не только для Вениамина, но и для самой себя:

— Я передумала. Сапоги со сломанным каблуком мне не нужны. Не хочется снимать шоколадные туфли. Если можно, я в них останусь навсегда.

Вениамин не сразу, понял о чем речь, но когда до него дошло, он тут же позвал Юлю замуж.

А в этот вечер они танцевали вдвоем сначала в ресторане, потом в клубе до самого утра. Вениамин от счастья не чувствовал земли под ногами, а Юлия летала над этой землей в шоколадных туфельках, опьяненная любовью, легкостью и танцем. И кто знает, произошло ли все это по чистой случайности или действительно не обошлось без вмешательства белого крыла или хотя бы его светлой тени, пронесшейся над самым обычным и скучным 
перекрестком.