Валерий Бочков / Valeriy Bochkov

МАСЛЕНИЦА В ВИРДЖИНИИ                                        

1
Зима в Вирджинии скучна и нелепа. Снег выпадает лишь раз, обычно в январе, но лежит всего один день и на следующее утро тает без следа. В начале февраля запросто могут распуститься крокусы и фиалки. К середине месяца уже вовсю пахнет весной: воздух по-южному вкусен, мокрый дух магнолий мешается с горечью каминного дымка, с реки тянет тёплой тиной и почти пляжной ленью, в просвете черепичных крыш висит чуткий месяц. Кто-то вырезал его из слюды и приклеил к оливковому небу прямо с утра. Именно на один из таких дней и выпадает Масленица. Дом наш бурлит: в гостиной уже накрыт длиннющий стол — не так просто усадить полторы дюжины гостей — девственной белизны скатерть, крахмальные салфетки торчком, праздничный сервиз с золотым ободком, вилки-вилочки-ножи. По всему дому разбегаются вазочки с цыплячьего цвета нарциссами — их куплено целое ведро: по мнению моей американской жены, нарциссы символизируют весну и скупиться тут — грех. Я не спорю и придерживаюсь того же мнения насчёт спиртного — «смирновская» разлита по графинам и изнывает в потёмках холодильника по соседству с банками икры и малосольной селёдки. Внизу, на кухне, накрывается закусочный стол, аромат тут стоит убийственный: маринованная черемша, солёные огурцы и помидоры, пахнет укропом и кинзой, бесстыже благоухает копчёная корейка. Расставив хрустальные стопки и всё-таки поборов искушение слямзить ломтик сёмги, выхожу в сад. Тут тоже всё готово: в железной жаровне сложены дрова, вокруг расставлены деревянные кресла с грубыми солдатскими одеялами — вечерами бывает зябко. На суку старой вишни висит чучело Путина в натуральную величину — сколько в нём, метра полтора? Портретное сходство весьма убедительно, в конце концов, я ведь профессиональный художник. Нутро чучела набито соломой и пропитано бензином: Путин должен сгореть быстро — моментально, чтоб огнём не повредить ветки дерева и чтоб соседи не успели вызвать полицию. Рядом с вишней — огнетушитель. За пятнадцать лет жизни в цивилизованном мире русская удаль неизбежно сменяется здравым смыслом.

2
Есть люди, которые располагают к себе сразу. Войнович из их числа, он прекрасно знает, что знаменит, но при этом не кокетничает, имитируя рубаху-парня, но и не важничает, изображая классика или пророка. Он не пытается заполнить собой всё пространство, он не пытается громко острить или заразительно хохотать. Он не тамада и не свадебный генерал. Помнится, классе в десятом, к нам привели поэта Евтушенко. На нём были джинсы цвета упоительного гавайского заката. Девчонки сомлели сразу. Не помню, читал ли он стихи, но под конец встречи поэт доверительно поведал нам, как режиссёр Дзефирелли (его фильм «Ромео и Джульетта» как раз с триумфом шёл к кинотеатрах СССР) уговаривал его, Евтушенко, на роль Иисуса Христа. «Вы — вылитый Христос» — цитировал поэт в красных штанах знаменитого итальянца. При этом поэт приподнимал подбородок и страдальчески вращал глазами. Ощущение стыда и неловкости живо во мне до сих пор. Войнович тих и спокоен. Он совсем не похож на Христа, Войновича запросто можно представить на капитанском мостике в бурную ночь на каком-нибудь скандинавском краболове — крепкая шея, упрямый лоб, по-мальчишески густая шевелюра — белая, как гребень северной волны. В зубах — короткая вишнёвая трубка-носогрейка. Впрочем, курить Войнович давно бросил. Мы говорим о лени и её роли в искусстве. Войнович утверждает, что он чемпион по лени и в мировом состязании наверняка занял бы второе место — после Карла Маркса. — Лень — это вовсе не «ничегонеделанье». Лениться означает не делать того, что ты «должен» делать. Так называемая работа: копать яму, писать книгу, играть Гамлета в театре, красить забор. Кстати, у Марка Твена психология лени описана гениально. К слову, именно из-за лени я стал живописцем. Тема требует тоста — мы выпиваем. Войнович продолжает: — Дело было в Германии, я дописывал книгу, срок сдачи приближался. Финал никак не получался — крутил его и так и сяк — всё плохо. Тогда я полез в середину текста, начал исправлять там и испортил всё окончательно. Я сидел за письменным столом мрачный и злой. На стене передо мной висел натюрморт в раме — груша, миска, синяя тряпка. Он мне и раньше не нравился. Ни композиции, ни колорита — ну что за картина — попроси любого прохожего с улицы, он тебе лучше нарисует. «Уж прямо так и любой, — иронично шепнул бес в ухо. — А самому слабо?» На соседней улице, минутах в пятнадцати, была лавка художественных материалов. Типа художественного салона, помнишь, как на Кутузовском. — Как раз в доме Брежнева, — уточнил я. — Именно. В таких магазинах есть всё необходимое: холсты, краски, кисти — короче, все материалы и инструменты для написания шедевра. Через пятнадцать минут я уже выбирал тюбики с краской и кисточки. Купил палитру, пару холстов, второй — на всякий пожарный. Дело-то незнакомое, кто знает, как оно там пойдёт. Дело пошло на ура. Азартно и с удовольствием: я пел, смеялся, перемазался краской, испачкал стол, стены и ковёр. Через полтора часа я закончил свой натюрморт с яблоками Снял со стены старую картину и повесил свою. Моя была очевидно лучше. Такого прилива вдохновения я не испытывал давно. Какая удача, что я сразу купил два холста! Тут же взялся за следующий натюрморт — в композиции должны были принимать участие бананы и графин. По колориту я метил одновременно в Сезанна и Ван-Гога. Внезапно обнаружилось, что кончается краска — закончились белила и крап-лак, из жёлтого тюбика удалось выдавить жалкую каплю — какие же бананы без жёлтого стронция! Мне повезло — магазин ещё не закрылся. Набив сумку тюбиками с краской, я бегом отправился домой. Через час натюрморт был завершён. Бананы получились даже лучше яблок. Вторая картина придала мне уверенности — о своём живописном творчестве я теперь мог говорить во множественном числе. Чуть смущало жанровое однообразие, не может настоящий мастер писать одни лишь натюрморты. Нужен портрет — нет, не просто портрет, а автопортрет — у каждого уважаемого живописца есть автопортрет: тот же Ван-Гог с Сезанном, Гоген, Рембрандт. Карл Брюллов. К тому же у меня осталось много лишней краски.

3
Книгу «Москва 2042» первый раз я читал в Амстердаме. Тогда, то ли в 89-ом, то ли в 90-ом году, происходящее в романе казалось искромётной фантазией автора, назвать её антиутопией мне бы и в голову не пришло. Никто ведь не считает «Откровения от Иоанна» антиутопией, верно? Напомню вкратце: правит Россией Гениалиссимус — гэбешный полковник, прячущийся в бункере (нет, в спутнике), есть и скрепы — государственность-безопасность-религиозность, за последнюю отвечает генерал-майор религиозной службы Отец Звездоний, на Красной площади портрет Христа рядом с портретом Ленина. Жрать в России снова нечего, снова страна в кольце врагов. Машины и механизмы не работают, всё износилось и обветшало. Взгляд в прошлое или будущее? Это Россия перед развалом советской империи или путинская РФ образца 2026 года? Я не политолог и не пророк, но на мой взгляд, будущее России в её прошлом. Гоголь тут явно польстил родине: Русь вовсе не тройка, Русь — белка в колесе. Через четверть века, в четырнадцатом году, на нашей Масленице в Вирджинии, я спрашивал Войновича, как ему удалось так точно всё угадать — и про церковь, и про Путина, и про народ. — Ну про народ наш проще всего, — ответил он. — Страх и покорность уже в генах. Вектор был задан сто лет назад, проведена изумительная селекция — несколько войн, голод, террор. Путину уже даже не нужно устраивать репрессии — страх является органичной частью жизни каждого гражданина РФ. — Страх — главная скрепа России. Причём — и этот момент крайне важен — у страха не должно быть логического объяснения. Опыт сталинского террора тут переоценить нельзя. Имея те постсоветские ингредиенты, у нас ничего другого получиться и не могло. Ещё Войнович сказал, что в наш, не очень просвещённый век, антиутопию ошибочно считают предсказанием будущего, одним из видов научной фантастики. На самом деле, антиутопия, скорее, относится к категории предостережений. Писатель, настоящий писатель, он подобен чуткому инструменту, вроде сейсмографа, способному задолго до землетрясения почувствовать приближающуюся катастрофу и предупредить праздное человечество. Как правило, без результата.

4
Моя жена Элизабет печёт самые вкусные блины в мире. Я пробовал блины и в русских ресторанах, и в разнообразных хлебосольных гостях, где на кухнях колдовали и опытные бабушки, и хваткие молодки — нет, всё не то. Лизины блины самые лучшие. Такое же мнение — единодушно — выразили и гости, сплошь выходцы из наших краёв, не считая пары залётных американцев. Публика, к слову, культурная и образованная («рафинированная», как говорила моя покойная бабушка, генеральская вдова): был профессор, пара классических пианистов, биолог с мировой репутацией, бывший культурный атташе. Был даже мятежный генерал КГБ, которого приговорил к смерти сам Путин, впрочем, без видимого результата. Генерал привычно балагурил, шутил, неожиданно переходя на немецкий, рассказывал шпионские истории, опрокидывал рюмашку и смачно хрустел корнишоном — и снова шутил. Генерал сидел напротив Войновича и явно портил ему настроение. Войнович стал мрачен, он жевал вяло и без аппетита, исподлобья поглядывая на румяного балагура. Тот заканчивал историю про создание ленинградского рок-клуба, которую я слышал от него раньше: генерал утверждал, что то была его идея, а сам клуб целиком стал проектом КГБ по контролю над молодёжью. — Так что русский рок, — закончил генерал, — тайное дитя Комитета. — Что явно отразилось на музыкальных способностях подкидыша, — хмуро буркнул Войнович. Никто не засмеялся. Повисла неловкая пауза, которую заполнил цыганский перебор в ре-миноре — музыка бубнила застольным фоном. К счастью появилась новая порция блинов — пошла вторая сотня. Моя жена, уже опытная в русских застольях, крепко уяснила две национальных особенности: во-первых, русские едят блины по шесть разом — как слоёный пирог, во-вторых, русские не делятся едой — если на одном конце стола будет, к примеру, стоять блюдо с заливной рыбой, на другом конце этой рыбы никогда не увидят. — Кстати, Комитет, — начал генерал авторитетным баритоном, — именно Комитет, спас от полного уничтожения русскую православную церковь в Советском Союзе… — Ага, — ядовито ввернул Войнович. — Сделав церковь филиалом КГБ. — Но ведь спас! — Генерал махнул рюмку водки. — Спас! — Лучше бы она погибла! — Войнович промокнул салфеткой губы. — Для всех было бы лучше. И для самой церкви в первую очередь. — Ну не скажите… — Сам Христос бы побрезговал молиться в вашей чекистской церкви. Застолье безнадёжно катилось к скандалу. Нужно было что-то предпринять немедленно. Ситуацию спасли Путин и моя жена. Лиза, не очень понимая нюансы русской речи, безошибочным нюхом толковой хозяйки почуяла неладное. — Чучело! — воскликнула она. — Чучело! Уже стемнело — самое время жечь чучело! В сад! Все спускаемся в сад!

***
Путин вспыхнул как порох. Сгорел моментально и почти без дыма. Гости едва успели щёлкнуть пару селфи на фоне пылающего тирана. На десерт мы снова подавали блины — теперь уже с клубникой и сливочным мороженым. До 24 февраля 2022 года оставалось ровно восемь лет. Через месяц после той масленицы за роман «К югу от Вирджинии» я получу «Русскую премию». Тогда такую премию принимать было ещё не стыдно. Мы с Лизой полетим в Москву, которую мы покинули пятнадцать лет назад — в год, когда мой народ выбрал своим президентом вора, убийцу и будущего военного преступника мирового калибра. Издательство Эксмо заключит со мной контракт на издание авторской серии. В ней выйдет одиннадцать книг. Моим редактором станет Ольга Аминова, именно она готовила к изданию все последние книги Владимира Войновича. Через пару лет, в 2016 году, я напишу свою антиутопию «Коронация зверя». Всё, описанное там, случится в России через два года — в конце августа 2024

(Вермонт, 21 июля 2022)