Tatiana Sheina / Татьяна Шеина
Слушать всё
* * *
Стоящий терпеливо за плечом,
Поговори со мною ни о чём,
Пока внутри пылает Хиросима!
Я столько лет училась тишине,
Мне так уютно в ней, а ей - во мне...
Но в свете ноября невыносимо,
Невысказанность камнем волоча,
Притворно улыбаться и молчать,
Инволюционировать до рыбы.
Проглоченные мысли, видит Бог,
На древе жизни - гнилостный грибок
С амбициями ядерного гриба.
Поговори со мною, обсуди
Пригревшееся коброй на груди
Предчувствие кровавых состязаний!
Несущему Небесную печать,
Пожалуй, тоже трудно промолчать,
Когда, блестя безумными глазами,
Над жалкой тушей жертвенной овцы
Друг друга бьют верховные жрецы
Какого-то неведомого культа,
А ты из всех сочувствуешь - овце
И думаешь: в текущем звездеце
Была, как говорится, mea culpa.
Да, пусть не ты всё это заварил -
Ты виноват уж тем, что не внутри:
Не шёл в строю, не пел хвалебных песен,
Превознося победы светлый лик...
Наш мир, хотя до ужаса велик -
Одновременно как-то слишком тесен.
Один мудрец удачно пошутил:
Пора списать уехавших в утиль,
Их место - у истории за дверью.
Попробуй биться в запертую дверь,
Неистово крича: "Товарищ, верь!" -
Товарищ вдохновится и поверит.
Но, реалист, чьё горе от ума -
Я буду показательно нема
Со всеми, кто не ты. Поговорим же -
Хоть ни о чём, пока ни "да", ни "нет"
Не прошептал твой вечный оппонент,
Из-за плеча косящий глазом, рыжим
От жаркого огня неугасимой -
Внутри меня горящей - Хиросимы.
Ретроградный Меркурий
Как сказать тебе, свет мой, о тьме, наползающей с гор?
Посидим на крыльце, трубку мира с туманом раскурим.
Пиццикато цикад и сверчковый разлаженный хор,
Эпидемия, осень, хандра, ретроградный Меркурий -
Налипают листвой на стекло истончённого дня.
Босоногие ливни бегут танцевать босса-нову.
Где-то дремлет задумчивый город забывших меня,
Не забывшую их. Да, печально - но, в целом, не ново.
Девять месяцев спячки рождают сурка. Не спеша
Пролетают минуты, курлыча, на юг косяками.
Чуешь творческий зуд? Это сбросила кожу душа.
Скоро вырастет новая. Жаль, их запас иссякаем.
Что сказать тебе, свет, если ты не умеешь во тьму?
Смерть способна прикинуться жизнью, а горе - весельем.
Но Меркурий вернётся на путь, отведённый ему,
Мы - пройдём сквозь туман и дотянем до линьки весенней.
* * *
Мой выученный Босх, мой вымученный Бог,
Ваятель крупных форм, создатель мелких планов!
Проклюнувшись сквозь март, по-детски разнобок,
Твой выхоленный мир в октябрь стекает плавно.
Эпоха перемен притворно нерезка,
Рисунок искажён сквозь призму росных чёток.
Но ввинчен в вечность миг от первого ростка
До первого щелчка обратного отсчёта,
Который заглушит наивное "а вдруг"
Истерикой цикад и тиканьем кукушки.
А ты, как в первый раз, всё держишь стебли рук,
Баюкающих плод у лета на макушке.
Предрождественское
В окно потоком вешних вод
Вуаль струится голубая.
Она качает, улыбаясь,
Свой округлившийся живот.
Ей лунный лодочник шепнул
Над тёмной заводью небесной:
Давно доподлинно известно,
Что счастье любит тишину.
Началом всех земных начал
Под плотной кожаной одеждой
В ней необъятная надежда
И неизбывная печаль.
Душа блуждала в черноте,
Но день прошёл без происшествий.
Как пахнет травами и шерстью
Уютный маленький вертеп!
Скрипит, спускаясь, колесо,
Стихают птичьи переливы,
На пальце скрюченной оливы
Блестит закатное кольцо.
Качать, лелеять, обнимать,
С креста снимать - но это позже.
Она пока не Матерь Божья,
А просто будущая мать.
Ещё слова про "Аз воздам"
Ей милосердно не открыли.
Шуршат, шуршат над миром крылья.
Восходит первая звезда.
Венеция
По каналам вальсируя, всем пренебречь.
Дежавю - ускользающе-близко.
Молодой гондольер итальянскую речь
Переслаивал речью английской,
Ворожил на волне, ворошил времена,
Делал новое смутно знакомым -
И плыла любопытная рыба-луна
Над колоннами дома Джакомо.
Ветер нежно шептал (или жалобно выл?),
Пахло розами, морем и гнилью...
Донна Анна Андреевна, это не Вы ль
Чётки строчек в канал уронили?
И не с Вашей ли лёгкой изящной руки
Под овацию венецианцев
На бортах золотые морские коньки
Гарцевали в неистовом танце?
Было что-то ещё - да вода унесла.
Рыба в небо плавник окунала.
Лишь размеренно капал анапест с весла
В серебристую воду канала.
Первый Рим
Когда смотрел с высот на первый Рим,
Гадая "покорим - не покорим",
Хоть повторял, что он неповторим -
Но мог ли знать, куда рискнул забраться?
Теперь живи с империей в крови
И дежавю пожизненно лови,
Швыряя медь монет в фонтан Треви,
А золото молчания - в пространство.
Вот мир, вот Рим - весёлый, дерзкий, злой.
Снимай с него века - за слоем слой -
До тех, глубоких, где не проросло
Злокозненное семя "sanctus deus";
Где томный вечер, зноем утомлён,
Сошёл на ложе мраморных колонн;
Где пинии щекочут небосклон
И слышен вздох: "пока дышу, надеюсь".
Растягиваем времени меха:
Здесь был оплот условного греха,
Оттуда Тит согражданам махал,
А там в крови захлёбывался гладий...
Судьба идёт, сама себя верша.
Что можем мы, бессильные решать? -
Глядеть, едва дыша, в хрустальный шар,
Фиксируя видения на глади.
Под чьей стопою травы пали ниц?
В чью честь Юпитер дал салют зарниц?
До чьих ушей доносится "вернись"?
Туманна близь, а даль необозрима.
Пора лететь, не ведая, за кем:
С латинским языком на языке,
С пером в руке, с эпохой в рюкзаке...
Dum spiro, spero. Жди второго Рима.