Алина Талыбова / Alina Talyubova

                        СКВОЗЬ НАДЫШАННЫЙ ЭТОТ КОВЧЕГ И ВЕРТЕП

Слушать всё

НОЧЬ ГРУБА                                                                                      

                                Памяти одного поэта и отчасти всех остальных

Дует норд (иль вест), тюлями плеща,
разметая сны.
Ночь сползет с плеча
на окурки звезд.
Белый лист клетчат,
и над тобою бьет мемуарный час.
Что ж, присядь за стол
да прилги (прилжи),
как с тобой не внарошку
любилась жизнь,
запалив костер в голубой крови.
И растут в ночи этажи любви,
и на тайных счетах нежность копится…
А к рассвету она заторопится:
надевает она в рукава снежок,
говорит впопыхах:
«Мне пора, дружок!..»
И целует в ночную щетину, и
исчезает ровно при счете «три».
Пробираясь пустынями и леском,
по Атлантике шлепает босиком.
Континенты бросаются ей вперерез,
восстает в ночи нежилой Эверест.
«Берегись!..» —
сипишь сквозь ангину вслед.
Только кто ты ей?..
Изломавши лёд,
изодрав чулки, ушибив ладонь,
она все спешит на чужой огонь,
режа грудью ночь…
А тебе теперь
остается лишь навсегда терпеть
боль в зубах вставных, иго ста диет,
да при встрече соседей веселый бред.
А из карт торчит городок с ноготок,
что всего-то и хватит
на восемь строк
да на месяц-другой ностальгии…
Но
с этих пор ты, какое б ни пил вино,
будет тыщи лет,
до скончанья дней
он дешевым колечком лежать на дне
всех бокалов твоих…
Допивай же, брат,
выключай за шнурок настенные бра.
Догреши грешок, достиши стишок
до того, как нас —
головой в мешок.
А в свете первых седин
позабыть спеши,
как, задохшись, тебя целовала жизнь –
стерва, дура,
Мария, нимфеточка…
(А листочек смеется,
в клеточку).

ЭЛЕГИЯ ПРОХОДНОГО ДВОРА                           

Мы встречались с тобою тайком, за углом,
в веке пасмурном, пыльном,
сквозном, проходном
что лежал на полу,
словно смятый рукав,
измеренья и время небрежно поправ.
Мы в него пробирались из разных веков
мимо чьих-то дверей,
и замкóв, и глазков,
мимо битых тазов и погнутых судеб…
Разбегались года, как круги на воде:
Вот и детство мое,
вот и старость твоя…
Отмахнувшись от дат,
словно от воронья,
мы спешили с тобой,
как по тонкому льду,
в тот слепой закуток в коммунальном аду,
где, сравнявшись годами хотя бы на миг,
мы делили, как хлеб,
бытие на двоих.

Мы взрастали, юнели,
взрослели вдвоем,
мы считали в дороге столбы за окном.
Бодро ладили дом, приглашали друзей,
заводили собак и рожали детей,
врачевали, учили, писали стихи,
дожидались друг друга
из ссылок глухих…
С каждым днем становилась короче стезя,
мы мечтали, чтоб вместе войти в небеса,
не разняв перед вечностью
сомкнутых рук,
завершая достойно
земной этот круг.

…Но обрушилось время,
сместив полюса,
изорвав измерения, как паруса,
смыв с песков наш бумажный
придуманный дом,
запечатав нас каждого в веке своем,
чтоб сквозь мутный янтарь
наблюдать столько лет,
как знакомый двоится вдали силуэт.
И стучать кулачками, и биться о твердь,
и все ту же опять проживать круговерть,
что смыкает столетия, словно плоты,
лишь на миг над провалами черной воды.
Опрокинувши память в глухой этот двор,
утекающий в сумеречный коридор,
где трехмерное время оставило лаз
для землян неразумных,
для беглых для нас.
Чтоб опять пробираться
вдоль чьих-то судеб,
сквозь надышанный этот ковчег и вертеп,
где впотьмах притаились у шатких дверей,
словно остовы древних забытых зверей –
самокаты, коляски,
тазы, костыли…
Где-то там, на одной из окраин Земли
где вершится опять, возводя миражи,
проходная, как двор,
быстротечная жизнь…

И поет за окном дождевая вода:
«Навсегда, никогда.
Никогда. Навсегда».

 НЕНАСТНЫЙ ВЕЧЕР                            

Погода в это время года –
Не сахар и не мед:
То сыплет снежною иглою
С небес, то льет

Дождь безутешный всю неделю…
На сотни миль
Вокруг — лишившийся оттенков
Унылый мир.

Ненастье супится недобро
На путника, что вдаль бредет,
И ветер, словно нож, под ребра
Ему суёт.

Что гонит прочь его из дома
В глухой простор?
Как все в сюжете мне знакомо,
Мой Фенимор!..

Войны гражданской лихолетье:
Ни жить, ни умереть невмочь.
Безвременья слепые дети
Бредем сквозь ночь,

Мечтая о тепле и крове
(Раскрыт рояль, натерт паркет…)
О соловье на темной кроне
И о руке,

Протянутой навстречу ночи
Из тьмы времен.
Как этот хрупкий мир непрочен,
Как пошл он

В своих пороков повтореньи,
В обличьях зла.
Потерянное поколенье,
Не отразившись в зеркалах,

Пройдет и канет за туманом…
Товарищ мой, не суетись:
Зарежь свою фата-моргану,
Взорви хард-диск.

И согласись, что Он — мудрее,
И доложись, что ты готов
К пути по тисовой аллее
Среди миров.

Пусть отрок, бледный и печальный,
И тонкий, как свеча,
В межгалактической читальне
В урочный час

В шеренге инкунабул мшистых
Приметит скромный переплет
И наши с Фенимором жизни
Вновь перечтет.