Мария Перцова/ Maria Pertsova

Слушать всё

Чужие города                                                                                      

Мне родственны чужие города,
умело, словно опытный рассказчик,
переворачивающие медаль
навстречу преходящим,
вываливающие мишуру
на площадей сырую мешковину,
выпячивающие кожуру
и прячущие сердцевину.
Мне от роду близка их маета,
их улиц перетянутые нитки,
прохлада сероватого гранита
и вкрадчивость сентябрьского листа.


 

Три стихотворения о любви                        

                             «Жизнь такая странная, не поверите»
                              (Из письма)

Отчего же мне вам не верить?
Все знакомо, как трижды три,
в этой хрупкой прозрачной сфере
наступившей, как век, любви.
 
Узнаваемо - неизвестность,
нежный выводок ясных дней,
и в шотландскую клетку местность,
и процеженный свет над ней.
Безутешнее всех Офелий,
беззащитней иных Миньон,
я в такой же вращалась сфере,
и умолкла, разбив ее.

* * *                                                                  

Дама, в целом уже в летах,
кардиган в силуэтах птах,
или мух (может быть и так)
разворачивает кадиллак.

«…ты свои сентименты брось
вы почти двадцать лет как врозь
двадцать лет как разлей вода
двадцать глыб ледяного льда…
…это может быть и не он?...»

По фасадам плывет неон.
Тротуаром плывет толпа.
«…ну куда ж это он пропал?»
На асфальте мелочи горсть,
и ключей золотая гроздь.
То ли бег рысцой, то ли шаг…
«Это точно – его пиджак!»
Эй, толпа, – на ветру овес,
посередке разрез насквозь – 
погляди! -  сотен крыльев взмах -
то ли мух, то ли птах.

* * *                                                     

Нужно будет много любви,
очень-очень много любви…
Где, скажи, в каких тайниках,
скрытых под водой рудниках
(Видишь, пруд? Бросайся, плыви!)
мы добудем столько любви? -
чтобы уложить грудничков, 
и утешить стариков,
раны начисто перевязать,
чтобы будущее - переписать…

Можно, хоть и трудно, отмыть
сажей перепачканный мир.
Можно в землю спрятать гробы,
памятник горошком увить,
но на то, чтоб взять и забыть
никакой не хватит любви.

Видишь, пруд? Бросайся, плыви!

* * *                                                       

Через стекло, отмытое чисто к маю,
сквозь занавеску, белый туман и люрикс,
так и смотрю в те годы, сквозь детство Люверс,
через янтарь микстуры, компресса марлю.
Тот же метраж пространства и та же с виду
комната. Так же страница светла и смята,
так же сияет с печки звезда Давида,
но что-то нарушено, кончилось без возврата.
Тайная жуть, что ведали майя или ацтеки,
злая спираль времен привиделась там мне.
Где-нибудь в новом, чужом, изощренном веке
мир мой снесли, не оставив на камне камня.