Александр Амчиславский / Alexander Amchislavsky

* * *                                                     

Как пел ты, чужак, будто сверху на землю глядел,
раздаривал небо на бедность, паря над дорогой,
но что нам твой бисер, ты, главное, землю не трогай,
а небо ты выдумал, нет его, птенчик, нигде.

Не с лёгкой руки мы печальные песни поём,
хороним друзей, понимая, что дело за малым,
но звонким обманом не тешим, не кличем, не маним,
и ты, легконогий, не знаешь, что будет потом –
никто не вернётся, посмертные тряпки сорвав,
не выпустит веером карты обителей новых,
земля равнодушно берёт и святых, и виновных,
и холодно с верой твоей в одиноких церквах,
чьи камни когда-то служили привычным богам,
и жертвенной кровью, кусками горелого мяса
взывалась победа над каждым, и мир набухал,
как клещ на собаке, и рос, и никак не менялся.

Ты был бы тогда, тонкошеий, прибит на столбе
и, руки раскинув, едва ли б на небо вознёсся,
но боги ослабли, и страшно, что время – тебе,
и страшно вдвойне, что уйдя, никогда не вернёшься.

* * *                                                     

Не мучайся, кудрявый, ни к чему, 
ведь это, право, стыд и труд напрасный, 
Господь распределяет кровь и краски 
когда и как захочется ему. 
Ну что тебе нелепая игра — 
неведомое слово гнать по следу, 
куда милее радужность костра, 
щадящая слепых к большому свету, 
не требует признаний, как в плену, 
излечивает мелкие недуги — 
сиди себе, поглядывай на угли, 
всегда с луной рифмуя глубину, 
цепляй печаль игрушечным смычком, 
дотягивай, что древние сказали, 
подхрапывай с открытыми глазами 
и долго проповедуй ни о чем. 
Зачем же нынче жалуешься мне, 
что радужными красками не хочет
ни кровь алеть на розовом коне, 
ни сердце надрывать полночный кочет, 
зачем стоишь монеткой на ребре, 
оторопелый, вытянутый в струнку, 
и нищенски протягиваешь руку, 
мечтая о другом поводыре? 
Ты знаешь, мальчик, я не то, чтоб зол, 
но родины другой тебе не выдам, 
и мир иной останется невидим, 
как сон сегодняшний, который только сон.

Новогоднее                                         

Всех новостей – что поменялась дата,
грузовичок, утопленный в метели,
сменён на новый, и опять куда-то
ползём ли, едем, душу пряча в теле,
качаемся, летим над занесённым
пространством, бывшим новыми годами,
и добровольно ни о чём не помним,
что сдуру в новогодьях загадали,
надеемся ? О да, но еле слышно
себе самим, не вслух, ни даже втуне
не признаёмся, почему не вышло
бессмертия, и всё равно пируем,
уже не горячась, не обещая,
шампанское искрит, глаза не щиплет,
душа, не замечая обнищанья,
хоронится в подарках и пожитках,
торопит за восторгами в поездки
и вопрошаний пошлого занудства
бежит, из года в год теряя в весе,
и для бессмертья некогда проснуться.

* * *                                                      

                                                          И.О.
Рассказывай мне, девочка, про всё, развязывай, руби узлы мирские, так ветрено легки и так близки мы, что, видно, наше яблоко рассёк случайный дух и походя объел до сердцевины обе половинки, и мы с тобой на крохотной тропинке столкнулись, поздние, от дел устав и тел, уже всё можно, благо, не томит ни жар ушедший, ни грядущий холод, наш голод друг по другу чист и долог, дымится поле к вечеру, а мы с лесной опушки смотрим на закат, на это, к счастью, пройденное поле, как трудно выйти из родной неволи и с муками к свободе привыкать, когда невосполнимы голоса, и клавиш разнополые полоски родные воскрешают отголоски и чем-то мокрым водят по глазам, рассказывай, пускай звучат шаги от слова к делу и от дела к слову, как ты гуляла по небу земному и вечно выходила за флажки, я был бы там – и тоже посягнул на переходе отзвука в безмолвье шагнуть к тебе и на летящем слове поймал и не оставил бы одну.