Майя и Александр Голдобины/ Maya and Alexander Goldobins
(Майя и Саша авторы, исполнители и композиторы. Редакция Западного Побережья публикует песени в их исполнении с разрешения Голдобиных. Текст песен, не публикуются, за исключением тех случаев, когда разрешение получено от самих авторов соответствующих стихотворений или когда текст находиться в public domain.) Если авторы хотят, чтобы их текст был опубликован параллельно с песней, то пожалуйста напишите об этом в редакцию через форму контакта на этом сайте.
Фальшивый романс (на стихи Алексея Боброва)
Таракан (на стихи Николая Олейникова). (в песне некторые части оригинального текста пропущены умышленно.)
Таракан сидит в стакане.
Ножку рыжую сосет.
Он попался. Он в капкане
И теперь он казни ждет.
Он печальными глазами
На диван бросает взгляд,
Где с ножами, с топорами
Вивисекторы сидят.
Таракан к стеклу прижался
И глядит, едва дыша…
Он бы смерти не боялся,
Если б знал, что есть душа.
Но наука доказала,
Что душа не существует,
Что печенка, кости, сало -
Вот что душу образует.
Есть всего лишь сочлененья,
А потом соединенья.
Против выводов науки
Невозможно устоять
Таракан, сжимая руки,
Приготовился страдать.
Вот палач к нему подходит,
И, ощупав ему грудь,
Он под ребрами находит
То, что следует проткнуть.
И, проткнувши, на бок валит
Таракана, как свинью,
Громко ржет и зубы скалит,
Уподобленный коню.
И тогда к нему толпою
Вивисекторы спешат,
Кто щипцами, кто рукою
Таракана потрошат.
Сто четыре инструмента
Рвут на части пациента.
От увечий и от ран
Помирает таракан.
Он внезапно холодеет,
Его веки не дрожат,
Тут опомнились злодеи
И попятились назад.
Все в прошедшем - боль, невзгоды.
Нету больше ничего.
И подпочвенные воды
Вытекают из него.
Там, в щели большого шкапа,
Всеми кинутый, один,
Сын лепечет: «Папа, папа!»
Бедный сын!
Но отец его не слышит
Потому что он не дышит.
И стоит над ним лохматый
Вивисектор удалой,
Безобразный, волосатый,
Со щипцами и пилой.
Ты, подлец, носящий брюки,
Знай, что мертвый таракан —
Это мученик науки,
А не просто таракан.
Сторож грубою рукою
Из окна его швырнет,
И во двор вниз головою
Наш голубчик упадет.
На затоптанной дорожке
Возле самого крыльца
Будет он, задравши ножки,
Ждать печального конца.
Его косточки худые
Будет дождик поливать
Его глазки голубые
Будет курица клевать
Сан-Франциский романс (на стихи Саши Немировского)
Два белых шарика взлетают над Сансетом.
Цветные ленточки не прижимает груз.
Тянусь
За ними взглядом, за сюжетом,
В котором вместе счастье есть и грусть.
Под ветром
Высоту глотаю с ними.
Смеюсь на празднике, оставшимся внизу.
Мне виден океан, сегодня синий,
Не то что давеча в осеннюю грозу.
Цветные домики, спешащие под горку,
Вдоль сетки улиц, где с краев туман.
И зайчиков пускающие створки
Распахнутых оконных рам,
Где шторки
Разлетелись. Видно тесно
Им обниматься было в полный штиль.
Два белых шарика. Еще покуда вместе
Проходят церкви утонченный шпиль.
Две темных точки исчезают в отдаленье
О чем бишь я? - Давно зеленый свет.
Лишь груз от ленточек в портфеле на сиденье
Да трафиком задушенный проспект.
Шуламит (на стихи Эдуарда Прониловера)
Так уж исстари ведётся:
синь померкнет, конь споткнётся,
гром небесный прогремит…
Я с тобою, Шуламит.
В солнечном круговороте,
в царстве света, в царстве плоти
лик твой, как звезда, горит.
Я с тобою, Шуламит.
Это Божьей славы полдень.
Мир твой чист, как мир Господень:
злобы нет и нет обид.
Я с тобою, Шуламит.
Палестина ли, Россия…
Только ты - Любовь, Мессия!
Твой завет меня хранит.
Я с тобою, Шуламит.
Город наш святой - из ваты.
Храм сгорит - и твой крылатый
ангел в страхе улетит.
Я с тобою, Шуламит.
И пока тебе я внемлю,
небо не оставит землю,
наши раны исцелит.
Я с тобою, Шуламит.
Имя… звук чуть слышный… слово…
тихое, как плач Иова.
Или дождь во тьме шумит?
Кто-то шепчет: «Шуламит...»
Часовщик (на стихи Рудольфа Ольшефского)