Leopold Epstein/ Леопольд Эпштейн
Абстракция № 724
- Что же нам делать, сеньор?
- Что делать? - переспросил Дон Кихот.
- Оказывать помощь и покровительство слабым и беззащитным.
М. Сервантес
Щёлкать орехи в горнице у окна.
Если не думать о будущем, время проходит быстро.
Из четырёх царевен всего одна
Переживёт отца и избежит убийства.
Так корыто, подставленное под решето,
Наполняется мусором и шелухою.
Если и вправду грядущее предрешено,
То не грех и просто махнуть на него рукою.
Над вечно вращающимся нудным веретеном
Трещит в допотопной лампе плохое масло.
Из сорока столетий всего в одном
Может родиться пророк - да и то напрасно.
Но уж если пророк побывал в гостях
У планеты, то ждите блестящей стали:
Бесконечные воины встают под стяг,
Взаимозаменяемые, как детали.
Индивидуальность пуле не так нужна.
В порнофильме зрителю важны не лица.
Из четырёхсот фантазий всего одна
Имеет шанс в реальности осуществиться.
Но, невзирая на всё это, мы должны,
Как по званию и надлежит нам,
Позабыв, что мы сами не вооружены,
Оказывать покровительство слабым и беззащитным.
В доме престарелых
Смерть берёт человека по капельке,
Опуская соломинку в лёд.
Он ещё и гуляет, и кашляет,
Но по сути уже не живёт.
Боль и возраст, два опытных сыщика,
В общей сутолоке-кутерьме
У него изымают всё личное,
Как на шмоне в советской тюрьме.
Почему человек так беспомощен
Прибираемый кем-то к рукам?
Остаётся исконно-посконное,
Остаётся наследственный хлам.
То ли страх в человеческом облике
Подбирает по мерке черты,
То ли Бог, восседая на облаке,
Бедолагу разит с высоты.
Как он ёжится, мучится, корчится,
Некрасивый, невзрачный старик -
Ведь и жить ему больше не хочется,
А цепляется. Крепко привык.
Так в пространстве, свернувшемся конусом,
Что-то булькает вроде воды
И, готовясь к свиданию с Хроносом,
Оставляет повсюду следы.
Абстракция №1126
Пакуем в штабеля потерянное время:
За каждый кубометр – пять девяносто пять.
Я подсчитал вчера (возможно, и неверно),
Что пару лет ещё придётся паковать.
Напарник мой суров и малоразговорчив,
В короткий перерыв не вымолвит двух слов.
Я знаю он из них, из питерских рабочих,
С рождения угрюм и с детства нездоров.
Потерянное им, потерянное мною –
Не важно, смотрим лишь, чтоб правильно легло.
Безумье отдаёт ночной голубизною.
Мы здесь уже давно, мы знаем ремесло.
Закончится наш труд – и поминай как звали!
Нам некуда спешить, однако мы спешим.
Нас посещает лишь шофёр на самосвале:
Он крепок, невысок и тоже нелюдим.
Мы грузим вместе с ним дневную норму в кузов,
Он машет нам рукой – и мы идём в барак.
Там – каша, сало, хлеб, короче – ешь от пуза.
Но я почти не ем. Не знаю, просто так.
Дуэт
Как радужный свет над осокой,
Порой вспоминаю с тоской
Два голоса: женский, высокий,
И низкий, глубокий, мужской.
Когда о продаже и купле
Мы знали из фильмов и книг,
Ах, как они пели на кухне
И как же мы слушали их!
В квартире прокуренной, душной,
Взлетали они надо мной –
Два голоса: ясный, воздушный,
И бархатно-сочный, земной.
В легендах так действуют чары –
Как песни несложные их,
Как две их дешёвых гитары
(тогда, может быть, дорогих).
И, словно в былинной котомке
Заветные два медяка, –
Два голоса: нежный и ломкий,
И тот, что глубок, как река.
Слегка устарели мотивы,
Сменилось убранство кают.
Те двое – я знаю, что живы,
Но вместе уже не поют.
Лишь в памяти – вечные сроки,
Там влиты в пейзаж городской
Два голоса: женский, высокий,
И низкий, глубокий, мужской.
* * *
Стереть набросок карандашный,
Укрыть обман, забыть чуму...
Когда стихи писать не страшно,
То и писать их ни к чему.
Пусть знают все, что ты за быдло,
Пусть видят качество трухи:
Когда стихи писать не стыдно,
То это – скверные стихи.
И в ритме, вроде – произвольном,
Даётся некоторый знак.
Когда стихи писать не больно,
В них что-то явственно не так.
Траншея, свалка, скотобойня –
Откуда всё это? Бог весть.
Но если страшно, стыдно, больно,
То что-то в них, возможно, есть.